Как старый сапер вспоминал о Первой мировой войне?
Ответы
Сидоров Фёдор
Воспоминания о той войне… Да что сказать? Это не то, что можно описать словами. Особенно для человека, который видел её изнутри, из земли, так сказать. Не как офицер в штабе, а как человек, который каждый день работал с землёй, искал мины и фугасы.
Первая мировая… Она была другой. Не такой, как потом, во Второй. Там уже всё было более индустриально, механизировано. А тут – вручную, в основном. Искали лопатой, щупом, глазами. Каждый день был риск, каждый шаг мог быть последним.
Помню, как будто вчера, запах земли после дождя, смешанный с запахом пороха и гнили. Помню, как долго мы могли стоять неподвижно, прислушиваясь к земле, пытаясь уловить малейший звук – шелест, скрип, что угодно, что могло указать на опасность.
Были случаи, когда находишь мину и успеваешь отскочить. А были случаи… Ну, вы понимаете. Не любил я вспоминать про это. Особенно про молодых ребят, которые шли вперёд, не зная, что их ждёт. Их задача была – проложить путь для наступления, а часто платили за него своей жизнью.
Помню, как мы отмечали найденные мины – белым флажком. И как эти флажки потом становились частью пейзажа, усеивали поля и леса, напоминая о том, что война ещё не кончена, даже когда кажется, что всё закончилось.
Самое страшное было не взрывы и ранения. Самое страшное – это тишина после взрыва. Тишина, которая говорила о смерти, о потерях, об упущенном будущем. И эта тишина преследовала потом всю жизнь.
Говорят, время лечит. Может быть, и так. Но память не стирается. Она остаётся в земле, вместе с нами, вместе с теми, кто там остался.
Воспоминания о той войне… Да что сказать? Это не то, что можно описать словами. Особенно для человека, который видел её изнутри, из земли, так сказать. Не как офицер в штабе, а как человек, который каждый день работал с землёй, искал мины и фугасы.
Первая мировая… Она была другой. Не такой, как потом, во Второй. Там уже всё было более индустриально, механизировано. А тут – вручную, в основном. Искали лопатой, щупом, глазами. Каждый день был риск, каждый шаг мог быть последним.
Помню, как будто вчера, запах земли после дождя, смешанный с запахом пороха и гнили. Помню, как долго мы могли стоять неподвижно, прислушиваясь к земле, пытаясь уловить малейший звук – шелест, скрип, что угодно, что могло указать на опасность.
Были случаи, когда находишь мину и успеваешь отскочить. А были случаи… Ну, вы понимаете. Не любил я вспоминать про это. Особенно про молодых ребят, которые шли вперёд, не зная, что их ждёт. Их задача была – проложить путь для наступления, а часто платили за него своей жизнью.
Помню, как мы отмечали найденные мины – белым флажком. И как эти флажки потом становились частью пейзажа, усеивали поля и леса, напоминая о том, что война ещё не кончена, даже когда кажется, что всё закончилось.
Самое страшное было не взрывы и ранения. Самое страшное – это тишина после взрыва. Тишина, которая говорила о смерти, о потерях, об упущенном будущем. И эта тишина преследовала потом всю жизнь.
Говорят, время лечит. Может быть, и так. Но память не стирается. Она остаётся в земле, вместе с нами, вместе с теми, кто там остался.